Я люблю те минуты, когда у Олафа каникулы или когда он простужен, так что утром в понедельник мы с Кларой валяемся в постели даже до девяти. Просыпаемся рядом с друг другом, занимаемся сексом, который, возможно, и не дикий, но уж наверняка радостный, просто болтаем, после чего я готовлю завтрак – только для нее, сам я по утрам не ем. Творожок, укропчик, кусочек лосося, булочки и кофе въезжают в спальню на деревянном подносе; Клара рубает, теряя расслабленность, делается сытой и нервной, напрягается перед приходящим днем.
На неделе даже мгновений у нас для себя немного, и все они какие-то дерганные: под душем, в лифте, на закупках, в автомобиле на короткой трассе между центром Гдыни и Витомином.
Когда-то было не так, но мы сделали ребенка, открыли ресторан, и жизнь нас догнала. Когда-нибудь я открою еще один ресторан, очередного ребенка делать мы уже не станем.
Так оно и будет, обещаю я жене: раскрутим "Фернандо" и откроем что-нибудь еще, быть может, настоящую итальянскую пивнушку в каком-нибудь микрорайоне в Труймясте, где сейчас подают только громадные студенческие пиццы на толстом тесте и карбонару, залитую ведром растопленного сыра. Мы же дадим людям настоящую еду, примем на работу женщину-менеджера, я приучу кого-нибудь к кухне, и тогда мы найдем побольше времени для себя. Возвратятся свиданки, спокойные вечера дома. Быть может, мы даже выберемся в настоящий отпуск.
Клара глотает все эти обещания, не переспрашивая, без радости и веры, просто кивает головой и соглашается. Надо же во что-нибудь верить, так что выберем курс на свет.
Пока же по дороге домой мы разговариваем о матери и тех глупостях, о которых та рассказывает. Я выражаю вслух свою озабоченность: боюсь, что с ней случится что-нибудь нехорошее, потому что у нее откажет второе бедро, или все свои средства она всадит в финансовую пирамиду.
- Соревнования уже закончились, - замечает Клара, все так же с ногами на распредпанели, уставив взгляд в красные огни, размазанные дождем по лобовому стеклу. – Ты гоняешь к ней каждую минуту, восхищаешься ею, обнимаешь Олафа, позволяешь ей глупить, слушаешь, записываешь. Хелена любит быть в центре внимания, и такая она из-за нас. Это мы позволили ей быть такой.
Я слушаю об этой звериной любви отца и думаю себе, что он был бы, скорее, вараном или ленивым котярой, никак не волком. Любил он безумно, но в определенных границах.
Мать, похоже, этого не видит.
Начну я, возможно, с того, что когда она приехала с чемоданом с Пагеда на Каменную Гору, отца там не было. У него были свои обязанности, что мать еще могла понять, потому что я и сам прекрасно знаю, какой труд важен. Платон помог матери распаковаться и тоже ушел.
Перспектива совместного проживания распалила великие надежды.
Мать понимала, что у отца имеется собственная каюта на судне, и там он проведет большую часть ночи. Виллу же он предназначил для нее. Но она рассчитывала на более долгие совместные утренние часы по субботам и воскресеньям, на ленивые вечера, чтение книг и слушание музыки с патефонных пластинок. И пускай проходят дни, месяцы, годы. Они нашли место на земле. Начали выстраивать жизнь.
Мыслями она забегала в будущее. Видела сморщенное море за окном и голого старика в постели. Когда человек планирует, Бог открывает шампанское.
В тот первый день совместной жизни она решила приготовить ужин. С этим была куча проблем. Платон привез ей мясо на зразы, хорошее, только жесткое. Его нужно было готовить три вечности, и мама боялась, что не успеет. Ведь папочка уже настропаливался к своей любимой девочке.
И тут до нее дошло, сколько еще вещей не хватает. У них не было винных бокалов. Голая лампочка резала глаза больничным светом. Тем не менее, мама приготовила те зразы и салат, прилепила свечки к воску на блюдцах, и настроение сделалось, словно в какой-нибудь Вероне. Все было просто замечательно, только старик так и не пришел.
Ей не хватало чего-то, что отвлекло бы внимание от забот и подавило беспокойство: книг, газет, бесед с родителями. Все это осталось на Пагеде.
Мать глядела на стынущую еду и ежеминутно выходила во двор перед виллой, считая, будто бы, благодаря таким действиям, папочка наконец-то вернется. Она думала о валящихся на голову камнях, о взрывах самолетов, и слезы стекали в ее декольте.
Старик опоздал на три часа. У него блестели глаза. Сообщил, что дружки затянули его в пивную. На такие слова мать подсунула ему холодные зразы под нос и напомнила, что если кто-то любит, то не идет к пьянчугам.
- Да ясное дело, что я тебя люблю, - выпалил папочка, способный еще шутить, но уж никак не каяться. – Если бы я тебя не любил, то вообще бы не пришел.
ebooksa