И тут нужно следить, потому что на селедках частенько обманывают.
Испорченная селедка отдает аммиаком и серой, у свежей селедки мясо балансирует между белизной и желтизной, а кроме того, оно крепко держится костей.
Белизна селедки – это дом всяческих красок. Эта рыба, поданная по-кашубски, с луком и горчицей, восхищает смелым красным оттенком. С огурцом, залитая карри, ассоциируется с весной, когда из-под снега появляется трава. Грибы насыщают селедку коричневым тоном, греческий йогурт – мягким кремовым цветом; рыбка эта вечно меняется, крутится на сказочной карусели.
Селедку мы едим уже три тысячи лет; она старше, чем философия.
В средние века французы кроваво дрались за селедку с британцами. Это я понять могу, потому что сам воюю с Кларой.
В кухне и на балконе я постоянно расставляю кастрюли и миски, в которых отмачиваю свою селедку. Я слежу за ней все время, когда нахожусь дома, меняю воду, молоко или сыворотку. Селедка, приготовленная таким образом, делается более нежной. По мнению Клары и Олафа хата воняет, как будто бы под полом я держал кита, а если мне случается открыть баночку со шведской квашеной селедочкой, жена заявляет, что это насилие, и угрожает разводом.
И при этом блуждают, будто слепые. Запах селедки – это еще малая цена за раскачанное их чувство красоты.
Я бы и слова не написал, если бы не она. Сам колочу в клавиши компьютера, словно сумасшедший, обложившись баночками, тарелками, керамическими блюдцами и досками для нарезки хлеба. На столе засохшие пятна, клавиатура жирная, меня подгоняет зловредная сытость.
И даже сейчас возьму и съем. А вот что?
Давайте поглядим.
Передо мной на тарелке, поблескивая маслом и полукольцами лука, селедочки укладываются в форму солнца или щита храброго викинга. Головы и плавники уже попали в Валгаллу, все остальное задержалось в нашем мире, чтобы стать пищей повара, охваченного ебанутостью матери и собственной бессонницей.
С дрожью, но и с опасением, я погружаю нож в один кусок, открывается белое мясо, и сразу же у меня во рту расплывается тот неповторимый вкус, солоноватый, но и сладковатый, словно бы несчастный султан Балтики угас где-то в прибрежных водах, рядом с речным устьем. Я полностью погружаюсь в него, исчезают кухня и алое рассветное солнце, сейчас я радостно мчусь сквозь морские глубины, надо мной мрак, подо мной сгнившие мачты судов, вокруг блистающие братья и сестры. И все. Мой дружок, мой вкусовой щит, что защищает меня перед всем миром, пропал.
Тарелка – словно пустая коляска.
Прощай, мой приятель с серебряной чешуей!
Входит Олаф и спрашивает, нет ли у меня паразитов.
Он начал учиться в четвертом классе, у них имеется биология, так что он учит про солитеров и печеночных двуусток.
Я же и не заметил, что началось утро. Писал, писал, а тут сын стоит в двери, уже одетый в блузу из магазина "Кроп" и тренировочных штанах. Он глядит пронзительно темными глазами на пол-лица и начинает разговор о паразитах.
Курва-мать, я совершенно забыл о завтраке и чае, пропал наш утренний ритуал.
Извиняюсь и говорю, что ни про каких солитеров не знаю. Я здоровый бык, чувствую себя великолепно. Что ему вообще в голову стукнуло?