А вот сейчас: ужас, отчаяние, страх.
Я приходил навьюченный сетками; она ожидала в двери; обувь я снимал на пороге. Быть может, это у меня от отца, потому что в обуви я ни за что бы в дом не попер. Даже в детстве, когда приходилось возвращаться за тетрадкой по математике, то снимал один кед и на босой ноге скакал к себе в комнату.
Обычно, я сажусь в салоне над вкусняшками, а мама крутится по кухне; я говорю, что и сам себя обслужу, пускай посидит, а она отвечает, что никогда в жизни, включает экспрессо, застывает над ним, словно бы делала исключительно долгую передышку, и тут же я вижу, как она покидает кухню, осторожно неся исходящую паром кружку из Болеславца.
А сегодня, хренушки, нихт, найн, нет. Звоню от калитки – и ничего. От передней двери – то же самое. Тишина, никаких шагов, в глазке никакого шевеления.
Мать превращает дом в крепость. У нее противовзломные жалюзи и шесть замков в двери – тоже противовзломных, они стоят больше, чем мой "форд". Когда их врезали, мама заставила, чтобы я стоял в прихожей и не пропускал мастеров дальше. Так что бедные мужики отливали под каштаном.
Связкой собственных ключей я мог бы и убить: от квартиры, от "Фернандо", от виллы. Они вываливаются из рук, я опасаюсь за маму, боюсь, что она лежит внутри неживая.
Заскакиваю в средину, обегаю весь второй этаж, даже на террасу залетаю. Кровать ровненько застелена, рядом с ней книжка, стакан с водой, очки для чтения Письменный стол завален бумагами, тут же открытый, но отключенный ноутбук. За окном полная пепельница.
Звоню, мать не отвечает. Над самым полом в розетке зарядка для ее "ноки".
По пару раз проверяю каждое помещение. Полотенце в ванной влажное. Исчезли мамины боты, пальто, прогулочные палки.
Я закрываю виллу и возвращаюсь к машине.
Делаю неспешный круг через улицы Легионов и Красицкого, останавливаюсь перед "Жабкой", где мама покупает курево, печеньки, "птичье молоко" и журналы "Форум" с "Агорой", ведь она же интересуется внешним миром.
Тех сигарет – сам видел пару раз, когда ей казалось, будто я не гляжу – она берет по три или четыре пачки тонких, платит с неслыханной серьезностью и тут же прячет по карманам. Только не сегодня. В "Жабке" ее не видели, продавец ужасно хотел бы помочь, просит оставить ему номер телефона и выражает надежду на то, что вице королева еще вернется.
Точно так же и в аптеке Святого Альберта, единственной в которую мать ходит. Она знакома с владельцем и верит, что там ее не отравят. Как правило, она стоит в очереди и злится про себя на старых баб, которые рассказывают свою жизнь при реализации самого простейшего рецепта. После того насмехается, фыркает и говорит, что в осени жизни человек теряет достоинство, как наш каштан теряет листья.
В аптеке ее тоже не было, равно как и в холле гостиницы "Розовая Роща", куда иногда заходит на чашечку кофе. "Панорама" открывается в полдень, но я и туда иду в дурацкой надежде, что застану ее там, с носом, приклеенным к стеклянной двери.
Нарезаю круги по городу. Проверяю ювелира на Хилони, того самого, что колупается у матери в кольцах, кафе "Шмарагдова" на улице Швентояньской, рынок, откуда шестьдесят лет назад она притарабанила каштан, спрашиваю теток, продающих сыры и помидоры, была ли она, может упала, так куда ее забрали.
Непрерывно звоню ей, разглядываюсь, светит яркое солнце, дети и их родители собирают каштаны.
Вспоминаю наши прогулки над морем предобеденные часы, когда мать выстаивала над водой, рядом с городским пляжем, впрочем, она ценит и те пивнушки, которые там открыли.
Паркуюсь, бегу, потею кофе, никотином, заправкой от следок.
По пляжу прогуливаются люди в куртках и фуражках, малышня гоняет только в свитерах, имеются и закопанные в песке влюбленные, чертово колесо, далекие танкеры и серая точка в нескольких десятках метров от берега.
Я сразу же ее узнаю; просто-напросто знаю, что это она.
ebooksa