Вдруг пономарь взвыл от ужаса, и прихожане высыпали из храма. Со стороны "Дельфина" подбегали мужики с кружками в руках, а с ними – хозяйка той пивнушки с жестяным ведром.
Все бежали в сторону остановки. Чем ближе, тем все медленнее. В конце концов, останавливались, крестились, кружки выпадали из рук.
Там стоял автобус с работающим двигателем, а его водитель жался в комочек, сжимая руками собственную голову, и лепетал, что он теперь на веки проклят и что осужден на преисподнюю.
Рядом, на тротуаре, лежал ксёндз Эдек в луже разбитых масел, и был он мертв. В толпе перешептывались; водитель начал выть.
Край сутаны торчал в двери автобуса.
Похоже было на то, что несчастный ксёндз вышел, водитель слишком быстро закрыл дверь, тронул с места и протащил мужика добрых несколько метров за собой, о чем свидетельствовал широкий кровавый след. Ничего удивительного, что водила выл теперь, что ужасно сожалеет, ведь он никак не хотел этого делать.
- Я тоже не хотела делать много чего, и что с того? – смеется мама и передразнивает водилу: - Я не хотел, не хотел. И что это вообще за оправдание?
Родители убегали тайком, никто не мог об этом знать.
Мать приготовила чемодан, тот самый, который притарабанила с Пагеда. Это был довольно-таки приличный, пускай и в возрасте предмет, сшитый вручную и укрепленный на углах полосами кожи, снабженный медными замками.
У этих замком изнутри были острые края, так что мать побаивалась, что они попортят ей платья. Она разложила тряпки по всей спальне и налила себе коньяку, чтобы успокоить трепет души.
От живота до горла у нее перемещался тяжелый, острый шар, словно тряпка, нашпигованная стеклом.
Она осматривала юбки, рубашки-платья, свитера и выбирала те, которые возьмет с собой. Наконец затолкала в чемодан шпильки, три платья, бордовый костюмчик, какие-то брюки и шляпу - откуда-то она слышала, что в Швеции дует ужасный ветер. Тут же пришлось выбрать еще раз, потому что чемодан не желал закрываться, хотя мать и залезла на него с ногами.
Я вижу, как она мостится на нем, бьет этот реликт кулаками, ругается, фыркает и плачет, убедившись, что никто ее не видит; чемодан достает ее будто сам Господь Бог, глухой ко всем молитвам.
Ко всему пришел отец, но помощи не предложил, а засел над военной картой Балтики, на которой были обозначены морские течения, заходы в порты, буи, маяки и потопленные суда. Он всматривался в нее, глухой и слепой ко всем усилиям мамы, наконец стукнул пальцем в остров Оланд неподалеку от Карлскроны.
Он сказал, что проверил радары и проложил безопасную трассу, хотя, говоря по правде, никакая трасса безопасной не будет. Если их задержат перед Хелем, скажет, что они выбрались на ночную рыбную ловлю, а потом уже им придется рассчитывать на себя и на удачу.
Испуганная мама спросила, а что будет, если их все-таки схватят. И она попадет в тюрьму, в камеру с фальшивой графиней? На это старик опустился перед ней на колени и вытер ей слезу.
- Скажи, что я тебя похитил. Терроризировал оружием и затащил на палубу. Так ты спасешь себя, а мне уже ничего не поможет. Да, чемодан остается здесь. Мы ничего с собой не берем.
Как мне кажется, старик был прав, и мать тоже это понимала, но немного еще давила, торгуясь о каких-то тряпках. Она оставляла своих- отца и мать, виллу, так что же, ей еще и свои замечательные платьица бросить? Иногда гнев помогает согласиться с неизбежным. Она говорила все меньше, все тише. На нее свалился страх, от которого может треснуть голова.
ebooksa