Асьенда

На них не было и следа крови. Как и на юбках.

Я рывком села на колени и прикоснулась к подбородку. Крови не было. Я ощупала рот, чтобы… Я в ужасе вздрогнула, но зубы оказались целы. Крепко держались в десне и челюсти.

Глаза и щеки щипало от слез, пока я жадными глотками втягивала воздух. Наше с Андресом дыхание было единственным звуком в пустой часовне. Это и стук моего колотящегося сердца, которое все замедлялось, замедлялось, замедлялось.

Очень-очень тихо.

Даже темнота здесь была иная.

Тени окрашивали углы комнаты в мягкий, глубокий, угольно-серый цвет. Темнота сна без сновидений, темнота ночной молитвы. Темнота, которой коснулись обнадеживающие пальцы рассвета.

Андрес открыл глаза и нахмурился, глядя в потолок.

– Где…

– Капелла. – Какое-то хриплое карканье, совсем непохожее на мой голос.

Его серое изнуренное лицо побледнело еще больше, когда он услышал мои слова.

– Не… выходите за пределы круга.

– Вам было больно. И становилось только хуже. Я не могла вас оставить.

– Разорвали круг… – пробормотал он в потолок.

Неужели я совершила ошибку, приведя его сюда? Нет, ведь что-то пошло не так. Что-то швырнуло Андреса через всю комнату. Оно могло убить его. Могло убить нас обоих. Кому было дело до разорванного круга, если он мог погибнуть?

– К черту круг, – прошептала я, слезы застилали мне глаза. Андрес лежал на спине между скамьями, бледный и истощенный, кровь стекала у него из носа. – Вам больно. Это важнее.

– Не больно. – Кашель сотряс все его тело. Он скривился. – Порядок.

– Ложь – это грех, падре Андрес.

Хриплый смешок. Он повернул голову в мою сторону, и глаза, лихорадочные и слишком яркие, блеснули. Андрес без стеснения улыбнулся – улыбка вышла перекошенная, на зубах алела кровь.

Он протянул руку и нежно провел костяшками пальцев по моей щеке. От этого прикосновения по коже пробежали мурашки.

– Ангел, – пробормотал он. – Вы ангел?