«Как-то вечером д-р Фринк и я пошли прогуляться и обсудить некоторые проблемы Нью-Йоркского психоаналитического общества. Мы встретили коллегу, господина д-ра R., которого я не видел несколько лет и о частной жизни которого ничего не знал. Мы очень обрадовались, встретившись вновь, и по моему предложению зашли в кафе, где на протяжении двух часов увлеченно беседовали. Обо мне, как показалось, он знал больше, поскольку после обычного приветствия справился о моих маленьких детях и заявил, что время от времени слышал обо мне от общего друга, а моей работой интересуется с тех пор, как прочитал о ней в медицинском журнале. На мой вопрос, женился ли он, д-р Фринк ответил отрицательно и добавил: „Зачем такому человеку, как я, жениться?“
При выходе из кафе он неожиданно спросил: „Хотелось бы знать, что вы сделали бы вот в каком случае: я знаком с больничной сиделкой, втянутой в бракоразводный процесс в качестве соучастницы. Жена подала на развод с мужем, сиделку же назвала сообщницей, и
Указав ему на ошибку, я сразу же попросил разъяснений по поводу обмолвки, но в ответ услышал обычные, полные удивления фразы: разве у каждого человека нет права на себя не наговаривать, что оговорка произошла совершенно случайно, что за этим не нужно ничего искать и т. д. Я возразил, что любая ошибка в речи должна иметь причину и я посчитал бы, что он сам – герой этой истории, если бы собеседник не сообщил раньше, что не женат, иначе оговорка объяснялась бы желанием, чтобы его жене, а не ему пришлось проиграть процесс, а тогда ему (согласно нашему кодексу о браке) не пришлось бы платить алименты и можно было бы вновь жениться в городе Нью-Йорке. Мое предположение он упорно отвергал, однако в то же время подкреплял его своей обостренной эмоциональной реакцией, явными признаками волнения и постоянными смешками. На мой призыв сказать в интересах научного исследования правду он ответил: „Если вы не хотите услышать ложь, вам придется поверить в мое холостяцкое положение, а потому ваше психоаналитическое толкование совершенно ошибочно“. К этому он присовокупил, что человек, обращающий внимание на всякие мелочи, просто-напросто опасен. Внезапно он вспомнил, что у него назначено другое рандеву, и распрощался с нами.
Мы с д-ром Фринком были тем не менее уверены в правильности моей разгадки его оговорки, а я решил путем наведения справок получить ее подтверждение или опровержение. Несколько дней спустя я навестил соседа, старого друга д-ра R., который полностью подтвердил мое объяснение оговорки. Процесс имел место несколько недель назад, а больничная сиделка вызывалась в суд в качестве сообщницы. Теперь д-р R. твердо убежден в достоверности фрейдовских механизмов».
Столь же несомненно саморазоблачение присутствует в следующем сообщенном О. Ранком[74] случае:
«Один мужчина, полностью лишенный патриотического чувства и намеренный воспитывать своих детей свободными от этой, казавшейся ему чрезмерной эмоции, порицает своих сыновей за участие в патриотическом митинге, а их ссылку на аналогичное поведение дяди отвергает со словами: „Его-то как раз не следует брать в качестве образца, он ведь
Как саморазоблачение толкует оговорку партнерши по беседе, о которой сообщает Й. Штэрке[75]. К этому он добавляет точное, хотя и выходящее за пределы целей толкования замечание:
«Одна дама, зубной врач по профессии, договорилась со своей сестрой о встрече, чтобы выяснить, есть ли у той контакт между коренными зубами, который она вроде бы когда-то видела (контакт – касание зубами друг друга так, что между ними не может проходить пища). В настоящее время сестра жалуется на то, что ей этого обследования пришлось очень долго ждать, и говорит в шутку: „Сейчас она лечит, видимо, какую-то другую пациентку, а ее сестре все еще приходится ждать“. Зубной врач обследовала ее и на этот раз обнаружила небольшое дупло в одном коренном зубе, после чего сказала: „Не думала, что дела так плохи; полагала, daß du nur
Само собой разумеется, я не вправе добавлять пришедшие мне в голову мысли к мыслям сестер и делать из этого какие-то выводы, однако расспросы в связи с оговоркой сразу задают моим размышлениям направление: передо мной две любящие друг друга умные дамы, женщины незамужние и очень мало общающиеся с молодыми мужчинами. Себя же я спрашиваю, стали бы они чаще контактировать с молодыми людьми, если бы больше общались вообще?
Функцию саморазоблачения выполняет очередная, описанная Т. Рейком оговорка: «Одной юной девушке пришлось обручиться с молодым несимпатичным ей мужчиной. Чтобы сблизить молодых людей, родители обоих договариваются об их встрече, которая позволит невесте и жениху в будущем хорошо сойтись друг с другом. У молодой девицы достает самообладания, чтобы не дать почувствовать жениху, который вел себя с ней предельно любезно, свою антипатию. И все же на вопрос матери, понравился ли ей молодой человек, она вежливо отвечает: „Все нормально. Er ist
Иного вида, но столь же показателен приведенный О. Ранком пример «остроумной обмолвки».
Одна замужняя женщина, охотно слушающая анекдоты, утверждала по их поводу, что они не мешают внебрачному ухаживанию, если к тому же подкрепляются соответствующими подарками. Молодой человек, домогающийся ее благосклонности, рассказывает не без умысла следующий давно известный анекдот. В нем речь идет о двух деловых партнерах, один из которых добивается милости довольно покладистой жены другого. В конце концов та готова ему уступить за подарок в тысячу гульденов. Когда после этого ее муж собрался уезжать, компаньон одалживает у него тысячу гульденов и обещает, что прямо на следующий день его жена вернет их ему. Потом он отдает эти деньги, естественно, в качестве платы за любовь жены, которая в конце концов сумела во всем разобраться, когда вернувшийся муж попросил у нее эту тысячу гульденов, так что к потере денег у нее добавился и стыд. Когда рассказывающий эту историю молодой человек добрался до места, где соблазнитель говорит компаньону: «Завтра эти деньги я
О прекрасном случае[76] такого саморазоблачения с безобидным исходом сообщает В. Тауск[77] в статье под заголовком «Верования отцов»: «Так как моя невеста была христианкой, – рассказывал господин А., – и не хотела переходить в иудаизм, мне самому пришлось стать христианином, чтобы получить возможность жениться. Конфессию я сменил не без внутреннего противления, но цель, казалось мне, эту смену религии оправдывала, тем более что мне пришлось сменить только внешнюю принадлежность к иудаизму, а не религиозные убеждения, которыми я и не обладал. Тем не менее позднее я всегда относил себя к иудеям, и только немногие знакомые знали, что я был крещен. В этом браке родились два сына, которых тоже крестили. Когда мальчики достаточно подросли, то узнали о своем еврейском происхождении, однако по этой причине и из-за определенного антисемитского влияния школы не осерчали на отца. Несколько лет я жил со своими детьми, посещавшими тогда начальную школу, на даче в Д. у семьи учителей. Когда однажды вместе с нашими вполне радушными хозяевами мы сидели за полдником, хозяйка дома, не подозревающая о еврейском происхождении своих съемщиков, сделала несколько резких выпадов по адресу евреев. В этом случае мне вроде бы следовало решительно прояснить ситуацию, чтобы дать сыновьям пример „смелости убеждений“, но я побоялся неприятных споров, обычно следующих за такими признаниями. Кроме того, я опасался, что тогда, очевидно, придется оставить найденное нами хорошее место проживания, а мне и моим детям это испортит и без того коротко отмеренное время отдыха, в случае если из-за нашей национальности хозяева изменят отношение к нам на недружелюбное. Так как я вправе был ожидать, что по искреннему и естественному способу высказывания мои мальчики догадаются о чреватой последствиями правде, если и дальше будут присутствовать при разговоре, то решил удалить их из компании, отправив гулять в сад. „Идите в сад,
Далеко не безобидно действие очередной оговорки[78], о котором я не стал бы сообщать, если бы его не зафиксировал для данного собрания примеров судейский чиновник во время допроса.
Обвиняемый в
Забавное впечатление производит оговорка, используемая как средство подтвердить в случае возражений пациента то, что, вероятно, весьма поддержал бы врач в ходе своей психоаналитической работы. Однажды мне пришлось толковать сновидение одного из пациентов, в котором встречалось имя Яунер
Если в серьезном споре один из двух спорщиков допускает оговорку, которая меняет замысел фразы на противоположный, то это ставит его сразу же в невыгодное положение по сравнению с оппонентом, редко упускающим возможность воспользоваться этим для улучшения своей позиции.
В этом случае становится[79] ясно, что в общем и целом люди предлагают оговоркам, да и другим ошибочным действиям такие же толкования, которые представил я в этой книге, даже если они не придерживаются нашей теории или по каким-то научным основаниям не склонны отказываться от преимуществ, связанных с признанием таких действий. Веселое или ироническое настроение, которое, несомненно, вызывают подобные сбои в речи в решающий момент, твердо свидетельствуют против выдаваемого за общепризнанное мнения, считающего оговорки языковыми ляпсусами, психологически малозначимыми. Это вовсе не мелочь, когда немецкий рейхсканцлер князь Бюлов попытался с помощью подобной реплики спасти ситуацию, тогда как смысл его защитительной речи в пользу кайзера (ноябрь 1907 г.) был перевернут в нечто противоположное в результате оговорки.
«Что же касается современности, нового периода правления кайзера Вильгельма Второго, то могу только повторить, что сказал годом раньше:
Между тем фраза князя Бюлова из-за ряда отрицаний оказалась довольно туманной; симпатии же к оратору и понимание его сложного положения способствовали тому, что в дальнейшем эта оговорка не использовалась против него. Хуже дело сложилось годом позже, в том же самом месте с другим депутатом, который намеревался потребовать