Пальцы пробегают по гладкой теплой коже, задевают соски. Твердые. Он вздрагивает. И последняя пуговица сдается под натиском ее второй руки. Вик застонал, когда ее губы, а следом и язык, прикасаются к его груди. Стон означает окончательную капитуляцию. Окончательную и безоговорочную. Он сводит ее с ума. Она сводит его с ума. Надя сама не верит, что говорит это, но…
– Вик, я хочу тебя…
– Ты же уже… – неуверенно уронил он.
– Хочу еще!
– Хорошо.
– Витя… Не думай, что я куплюсь на это твое «хорошо» еще раз! Я хочу тебя по-настоящему.
– Надя, я же…
– Внутри…
– Черт…
– Договорились? Вот и славно…
Рубашка исчезает в темноте. Но, несмотря на капитуляцию, штаны и всё остальное он снимает сам. И они наконец-то вместе. По-настоящему, кожа к коже, дыхание к дыханию, сердцебиение к сердцебиению. Губы уже вспухли и горят у обоих – так жадно они целуются, пальцы, особенно его – нагло, бесстыже и тем не менее нежно – по всему ее телу, языки переплетаются в поцелуе – убийце разума.
– Надь, ты точно этого хочешь?..
– Не заставляй меня просить…
Очередной беспомощный стон Вика, который сводит ее с ума.
– Вик, пожалуйста…
– Девочка моя…
И вот он уже почти в ней. Замер, напряженный. Его плечи, руки – всё дрожит от едва сдерживаемого желания в последнем немом вопросе.
– Да… – Стон-выдох ему на ухо.
И он двигается вперед.
Нестерпимо медленно, хотя ничто ему не мешает. Она гладкая, влажная, готовая его принять, более чем готовая, истекающая от готовности. Но он не торопится, совсем. Медленно, очень медленно. Но наконец-то полностью в ней.