Однако Филипп ответил, что им лучше встретиться в Малом кабинете, который сообщался с собственными покоями королевы. Было условлено, что при их встрече будут также присутствовать графиня де Уренья и Луиза де Бретань. Вскоре в кабинет вошёл король в сопровождении Руя Гомеса. Затем Елизавета отвела мужа в сторону и несколько минут очень серьёзно говорила с ним, заверив Филиппа, что её статс-даму оклеветали, и в конце попросила разрешить ей пользоваться услугами Луизы де Бретань и других своих дам. В ответ Филипп галантно поцеловал руку своей супруги и сказал, как высоко ценит её привязанность. А затем обратился к статс-даме с такими словами:
– Сеньора, мы никогда прежде не слышали обвинений против Вас, как утверждает посол. Если такие вещи и были сказаны, то без нашего ведома. Мы безмерно уважаем Вас и довольны тем, что Вы оказываете королеве, нашей супруге, такие достойные услуги.
Графиня Уренья видя расположение королевы к статс-даме, заявила, что, возможно, не зная языка, Луиза де Бретань не оценила её искренность и добрые намерения. Таким образом, извинившись, испанка предложила статс-даме свою дружбу. Затем королевская чета покинула кабинет.
– Теперь все клеветники закроют рты! – торжественно заверил Екатерину Медичи посол. – Отныне никто не осмелится поступать иначе, как чтить госпожу де Клермон и благоговеть перед ней!
Тем не менее, ссоры дам продолжались, причём Луиза де Бретань и Клод де Винё так громко обвиняли друг друга во всех грехах, что слух об этом дошёл до короля, который приказал запереть обеих на несколько дней в их комнатах.
Спустя некоторое время епископ Лиможа снова попросил у короля аудиенцию, чтобы сообщить ему об аресте принца Конде за участие в Амбуазском заговоре, что, без сомнения, порадовало Филиппа, ненавидевшего Бурбонов. Прощаясь, король вежливо попросил посла посетить покои Альбы, у которого было что ему сказать. Герцог встретил его очень радушно и после приветствия заявил:
– Я чувствую себя несчастным из-за того, что Её Величество и королева Екатерина поверили тому, будто я по собственному почину велел дону Антонио рассказать о досадных склоках двух женщин, обычных при королевских дворах. На самом деле я действовал согласно воле Его Величества.
Затем Альба в категорическом тоне добавил, что Луиза де Бретань и другие француженки должны покинуть двор, и что католический король и так проявил неслыханное терпение в этом деле, положившись на обещание королевы-матери. На это посол ловко ответил, что герцог может винить только себя за то, что не дал ему раньше чётких разъяснений о желаниях католического короля. И что королева желает только одного – доставить удовольствие своему супругу.
– Монсеньор, король, мой господин, полагает, что не существует более уважаемой дамы, чем госпожа де Клермон, – высокомерно ответил Альба, – и, поистине, я был бы рад, если бы моя собственная жена или мои дочери обладали её добродетелями. Что же касается Её Величества, то ни один принц не может чувствовать большего удовлетворения её поведением. Но мы должны просить Вас, монсеньор, иметь в виду две вещи: во-первых: негодование и ревность, проявляемые придворными и их жёнами при виде королевы, управляемой и контролируемой иностранцами, подобными госпоже де Клермон. И хотя Его Величество считает, что их жалобы беспочвенны, он вынужден уступить своим верным подданным; в противном случае дворяне будут проявлять возмущение и в других, более серьёзных вопросах, руководствуясь теми же предрассудками. Вторая причина, монсеньор, заключается в том, что, хотя король, наш повелитель, очень любит свою супругу, он чувствует также большую привязанность к этой стране и намеревается провести здесь все дни, какие Бог ниспошлёт ему, посему он желает, чтобы его жена тоже приспособилась к испанским обычаям. Однако Её Величество, благодаря госпоже де Клермон, будет постоянно вспоминать о стране, которую она покинула, что противоречит намерениям и желаниям Его Величества, которые с его стороны простительны и естественны, ибо никто не может обвинить мужа в желании полностью завладеть привязанностями своей жены. Поэтому Его Величество желает сделать свою супругу полностью испанкой, преданной ему во всех отношениях.
В конце герцог предложил, что если де л'Обеспин сочтёт это целесообразным, то он сам сообщит волю короля Елизавете. Однако посол отказался воспользоваться помощью герцога, заявив:
– Я считаю более правильным не говорить об этом предмете ни королеве, ни её дамам, а предоставить мадам Екатерине исполнить волю Его Католического Величества при первой же возможности.
Альба, согласился на это с некоторыми колебаниями, так как сомневался в флорентийке.
Епископ же немедленно отправил курьера в Орлеан, чтобы передать королеве-матери отчёт об этой аудиенции. Он рекомендовал ей выполнить требование католического короля об отзыве Луизы де Бретань, чей ранг позволял её принимать участие во всех придворных церемониях, но настаивать на том, чтобы Клод де Винё и ещё две фрейлины остались с королевой, так как эти особы не могли претендовать на высокие должности и, следовательно, не оскорбили бы испанских дам своим присутствием в свите Елизаветы.
Однако переговоры об отзыве сварливых дам вскоре были приостановлены из-за серьёзных политических событий, последовавших за внезапной кончиной Франциска II в Орлеане 5 декабря 1560 года.
Глава 13
Первым действием Екатерины Медичи после провозглашения её второго сына, девятилетнего Карла IX, королём Франции, было назначение Антуана де Бурбона генеральным наместником королевства. Она освободила его брата, принца Конде, и других лиц, приговорённых к смерти за ересь, и призвала ко двору опытного коннетабля де Монморанси, а также министров, придворных и слуг своего покойного мужа. Отстранив от власти Гизов, Екатерина издала указ о терпимости к кальвинистам, согласно которому им разрешалось публичное богослужение, правда, с определёнными ограничениями. Затем созвала Генеральные штаты, которые утвердили её не просто регентшей, а правительницей королевства, по сути дела, суверенным монархом, и теперь она правила Францией вместо несовершеннолетнего короля.
Эти изменения политики французского двора были сочтены пагубными и неприемлемыми Филиппом II, который в сердцах назвал тёщу: «Мадам Гадюкой». Посол Шантонне и его секретарь Франсиско де Алава получили следующее указание:
– Вы обязаны сделать всё, чтобы вернуть принцев Лотарингских в правительство, а короля Наварры – в лоно католической церкви!
На следующий день после кончины супруга Мария Стюарт в присутствии флорентийки передала юному Карлу IХ драгоценности короны, подаренные ей Франциском II, и отправилась отбывать траур к своим родственникам Гизам в Фонтенбло. С сердцем, разрывающимся от горя, юная вдова попросила:
– Украсьте мои покои растением солодки с девизом: «Dulce meum terra tegit» («Моё счастье скрылось под землёй»).
ebooksa