– Когда будет официально сделано предложение относительно брака эрцгерцогини Елизаветы с королём Франции, мы будем искренне рады увидеть, что Её Высочество заключит союз, который считается наиболее благоприятным для её интересов.
В начале Нового 1566 года французский посол преподнёс Елизавете подарки от королевы-матери. Среди прочего, Екатерина послала своей дочери дорогую парчу, ленты, перчатки и духи. Она также подарила ей два бриллианта, которые можно было носить на цепочке или на ленте. Елизавета приказала открыть шкатулку в присутствии посла: достав драгоценности из шкатулки, она выбрала узкую оранжевую ленту, на которую нанизала бриллианты, а затем надела её на шею.
– Королева, Ваша дочь, мадам, выглядела при этом очень довольной, – сообщил посол.
Елизавета всегда появлялась в красивых нарядах, что доставляло удовольствие её мужу. Брантом рассказывал, что самое роскошное из её одеяний стоило четыреста или пятьсот ливров, и что она никогда не надевала платье дважды.
– Так что, – говорит он, – портной Её Величества, когда поступил к ней на службу, был беден и нуждался, а теперь стал богатым, насколько это возможно.
С некоторых пор королева одевалась только по испанской моде, используя широкие рукава, которые подчёркивали её красивые руки. Она украшала их бахромой или дорогими фламандскими кружевами. Кроме того, муж передал ей самые великолепные драгоценности короны, принадлежавшие ещё Изабелле Кастильской и его матери-императрице, и постоянно дарил ей жемчуга и драгоценности тонкой ювелирной работы. Если во Франции свои тёмные блестящие волосы, заплетённые в косы, Елизавета закручивала вокруг головы или носила светлый парик, то после замужества она собирала их на затылке и украшала жемчугом или вуалью из богатого кружева, которая складками ниспадала ниже талии. В торжественных случаях их заменяла сверкающая диадема.
– Король Филипп снабдил свою супругу превосходным гардеробом и окружил её роскошью. Но, увы! – вздыхал Брантом. – Что всё это дало ей, если её печальный конец был так близок!
Примерно в конце января 1566 года было объявлено, что благодаря заступничеству Пресвятой Богородицы Аточской и блаженного святого Эухенио на просьбы молодой королевы чудесным образом был дан ответ, поскольку она находится на втором месяце беременности. Это известие было с радостью воспринято испанским народом. Палили в пушки и радостно звонили в колокола в каждом городе по всей Империи. Несколько человек предприняли паломничества, чтобы молить Небеса даровать королеве удачные роды. Фуркево отправил курьеров с радостной вестью в Париж. Узнав об этом, Екатерина немедленно отправила гонца обратно с подробными инструкциями для своей беременной дочери. Через несколько дней после того, как было публично объявлено о беременности королевы, Филипп спросил у жены, не хотела бы она, чтобы к ней прислали пару повитух, выбранных её матерью. На что Елизавета ответила:
– Я не нуждаюсь в такой помощи, имея при дворе даму, очень хорошо разбирающуюся в подобных вещах. Более того, мои подданные отнеслась бы к этому очень плохо, если бы я, их королева, прибегла к помощи своих соотечественниц.
Тем временем были приняты все меры для сохранения здоровья королевы. Три раза в неделю она отправлялась в носилках, которые несли лакеи, за город, где выходила и совершала пешие прогулки в сопровождении графини де Уреньи и дона Хуана Манрике. Филиппу посоветовали отослать свою супругу подальше от напряженной атмосферы Мадрида и придворного церемониала в один из его загородных дворцов, где она могла бы просто отдохнуть. Король решил, что Елизавета должна отправиться в Гвадалахару и поселиться во дворце Мендоса, где праздновалась их свадьба. Просторные сады и благоприятное расположение дворца, который был предоставлен в распоряжение королевы герцогом де Инфантадо, казалось, давали много преимуществ. Елизавета, однако, не желая быть так долго обязанной гостеприимству Мендосы, воспротивилась этому замыслу. Более того, она боялась разлуки с королём, чьё отсутствие она никогда не переносила без жалоб и печали. Поведение Филиппа в этот период по отношению к своей супруге было настолько заботливым, что Фуркево в одном из своих посланий Екатерине Медичи делает следующее замечание:
– Мадам, я заверяю Ваше Величество, что вчера я видел, как король выказывал большую любовь, которую он питает к своей супруге, с такими почестями, уважением и знаками внимания, как будто был любовником Её Величества, а не её мужем. Он оказывает ей те же почести на публике, что и наедине, и каждый день проводит с ней добрых два часа в её апартаментах. Дай Бог, чтобы их католические величества еще долго пожинали плоды такого удовольствия от общества друг друга!
Принимая во внимание деликатное положение королевы, по приказу Филиппа были отменены многие деспотические обычаи испанского двора. Также был устроен большой бал, с которого королевская чета удалилась около одиннадцати. Когда Елизавета обедала на публике, она сидела под навесом, в то время как главная камеристка и её дворецкий располагались за её креслом. Первая дама, герцогиня Альба, подавала ей воду в серебряном тазу и полотенце с золотой бахромой в конце трапезы. Карлик Монтень стоял по левую руку от королевы и развлекал её своими шутками и насмешками над придворными. А вокруг стояли её кавалеры и дамы. Придворные говорили, что, пока королева обедает, их дело состояло не в том, чтобы прислуживать ей, а в том, чтобы флиртовать с её дамами, дабы те не изнывали от скуки.
Однажды, в начале февраля 1566 года, во время одной из таких публичных церемоний дон Хуан Манрике в разговоре с Елизаветой заявил, что корона Франции должна по праву принадлежать Филиппу II, как потомку Отто, герцога Бургундского. Но особенно её рассердило утверждение дворецкого, что единственную дочь французского короля Людовика Х из династии Капетингов бессовестно лишили права на корону, состряпав так называемый Салический закон, благодаря чему королём стал Филипп Валуа, предок Елизаветы.
После обеда карлик Монтень побежал сообщить об этом инциденте французскому послу. Фуркево же написал обо всём Екатерине, добавив, что дон Хуан Манрике почерпнул свои знания из клеветнической брошюры, высоко ценимой при испанском дворе, которая была опубликована в Риме во время понтификата покойного папы. Екатерина выразила большое неудовольствие дерзостью дворецкого дочери, заметив:
– Я убеждена, что королева, моя дочь, не потерпит больше, чтобы во время её трапезы делались такие оскорбительные высказывания, и сделает виновному замечание.
Тем не менее, Елизавета ничего не предприняла, зная, что её супруг придерживается по вопросу престолонаследия того же мнения, что и её дворецкий. Поэтому Хуан Манрике сохранил свою должность.
Здоровье королевы оставалось в отличном состоянии, и она смогла участвовать в празднествах, устраиваемых при дворе весной 1566 года. Среди других развлечений был турнир, на котором председательствовала Елизавета. Дон Карлос, тем временем, продолжал любезничать с мачехой и снова поклялся разделить своё будущее наследство с её потомством. Инфанту в любое время суток разрешался доступ в покои королевы, чем он часто пользовался в качестве утешения. В течение беременности Елизаветы дон Карлос, похоже, был более сговорчивым, чем обычно, хотя его дворецкий, принц Эболи, внимательно следил за своим подопечным, и его корреспонденция, по-видимому, тоже просматривалась. В то же время, король сделал всё возможное, чтобы окружить своего сына подходящими приятелями, которыми были дон Хуан Австрийский, эрцгерцоги Рудольф, Альберт и Эрнест, Александр Фарнезе, и герцог де Пастраны, сын Руя Гомеса. Впрочем, те не выказывали особого расположения к инфанту из-за его буйного поведения, а также вспыльчивого и ревнивого характера. Особенно дона Карлоса возмущала та благосклонность, с которой король относился к его юному дяде, и он сразу вспыхивал, когда в его присутствии делался намёк на будущие подвиги, ожидаемые от дона Хуана. Их ссоры были печально известны. В гневе дон Карлос употреблял самые оскорбительные эпитеты в адрес Хуана Австрийского. Однажды инфант даже назвал его «ублюдком и нищим». Александра Фарнезе он ненавидел из-за его высокомерия и сарказма, а также из-за того, что его мать, Маргарита Пармская, была назначена Филиппом наместницей Нидерландов, то есть, как выразился дон Карлос, узурпировала должность, которую он жаждал и считал своей по праву. В то же время беспечный нрав эрцгерцога Рудольфа и его пристрастие к изучению алхимии и оккультных наук служили инфанту постоянной темой для насмешек. Что же касается маленького герцога Пастраны, сына Руи Гомеса, о происхождении которого любили сплетничать придворные, то дон Карлос изгнал его из своей свиты как отпрыска своего злейшего врага, уничтожить которого он поклялся. Герцог де Фериа, капитан телохранителей, стал ещё одной жертвой безумных предрассудков инфанта. Альбу он тоже, как известно, не переваривал. Всех этих государственных деятелей и воинов, чей гений тогда и впоследствии украшал царствование Филиппа II, он настроил против себя. Смерть короля, однако, могла в любой день посадить дона Карлоса на трон, и у тех, кто навлёк на себя его недовольство, не было причин сомневаться в том, что он вряд ли воздержится от приведения своих угроз в исполнение. Только однажды он удостоил отца своим почтением. Во время въезда Филиппа II в Вальядолид 28 марта 1556 года дон Карлос внезапно выхватил знамя у дона Антонио де Рохаса и, размахивая им, воскликнул:
– Кастилия! Кастилия! За короля дона Филиппа II, нашего суверена!
Причём его восклицание поддержала толпа, собравшаяся на Кампо-Гранде.
Примерно в середине февраля из Франции прибыли депеши, извещавшие о приезде камергера Виллеруа, посланного Карлом IX поздравить их католические величества с приближающимся счастливым событием. Екатерина прислала богато расшитые туфли для дочери, а также несколько шляп, которые, однако, не понравились королеве, предпочитавшей испанскую моду. В своём письме к послу флорентийка также приказала ему приложить все усилия, чтобы убедить короля разрешить своей супруге принять французских повитух, которых она рекомендовала. Она также хотела, чтобы он упомянул об этом принцу и принцессе Эболи, чтобы они могли использовать своё влияние на королеву. Виллеруа прибыл в Мадрид примерно в середине марта 1566 года, 24-го числа Филипп дал ему аудиенцию, с обычной серьёзностью выслушав все комплименты и поздравления тёщи. Покинув апартаменты короля, Виллеруа отправился к Елизавете. Вручив ей письма, посланник попросил королеву принять услуги французских повитух, поскольку её мать очень хотела, чтобы она согласилась на это предложение. Но Елизавета ответила категорическим отказом, посланник продолжил спор по этому вопросу, когда появление Хуаны положило конец их беседе. На следующий день Виллеруа возобновил свои назойливые просьбы. Тогда королева сказала:
ebooksa