Вечером по возвращении из Эль-Паулара Филип II почувствовал сильное недомогание. Врачи объяснили это простудой, вызванной внезапной сменой жаркой атмосферы Сеговии на резкий горный воздух Гвадаррама, а также душевным беспокойством по поводу только что полученных новостей из Брюсселя.
– Мадам, – доносил Фуркево королеве-матери, – в прошлое воскресенье прибыл курьер от герцогини Пармской с необычайно ужасными новостями из Фландрии, которые привели герцога Альбу в странное замешательство.
Советники католического короля пришли в негодование, когда ознакомились с этими депешами, в которых рассказывалось о разграблении собора в Антверпене буйной толпой еретиков, причём священные сосуды были осквернены, священные образа уничтожены, а священники вынуждены были спасаться бегством.
Когда Филипп II ознакомился с этими донесениями, то, по некоторым свидетельствам, впал в ярость, рвал на себе бороду и ревел, как бык:
– Клянусь душой моего отца, что это дорого обойдётся мятежникам!
Однако всё это было преувеличением, потому что ни один государь не умел так владеть собой, как этот король, в горе или радости. Другой источник отмечает:
– Филипп воспринял это известие с добродетельной покорностью.
Это является наиболее вероятным, поскольку король по возвращении из Эль-Паулара, где находился, когда прибыли депеши, проявил достаточно терпения, чтобы провести некоторое время в покоях жены, прежде чем провести совет со своими министрами.
Эта произошло вечером 1 июля. Ужас министров Филиппа проявился в тех беспорядочных советах, которые они давали своему господину. Все, однако, пришли к единому мнению, что король должен отправиться в Нидерланды. Филипп II покинул совет, не высказав собственного мнения, и немедленно удалился в свои покои, чувствуя себя разгорячённым и нездоровым. Посреди ночи он проснулся в лихорадке. Врачи, когда их вызвали, не смогли договориться о средствах, необходимых для лечения: часть настаивала на том, чтобы сделать королю кровопускание, другие хотели ввести определённые лекарства, которые они считали особенно эффективными. Филипп более двух недель был прикован к постели, к великому огорчению королевы, которой не разрешалось навещать мужа, пока лихорадка не спала. Елизавета проводила время в печали, её главные удовольствия состояли в беседах с Хуаной Австрийской и в уходе за инфантой, которую французский посол характеризовал как удивительно здорового ребенка, добродушного и приятного на вид.
Здоровье королевы постепенно улучшалось, и теперь она с удовольствием ела желе, варёные яйца и бульон из каплунов, согласно указаниям врачей. Однажды Елизавета послала за Фуркево, чтобы он навестил её, и попросила его привести одного из своих секретарей, Савоньера, который славился своими шутками и рассказами. Королеву, казалось, очень забавляли истории, которые рассказывал секретарь, и она очень искренне смеялась над некоторыми его шутками и мимикой. Пребывание в Эль-Боске сделалось ещё более скучным после отъезда Хуаны в Аранхуэс со своими племянниками, сыновьями императора. Принц Эболи отправился в один из своих загородных домов недалеко от Толедо, чтобы навестить свою супругу, которая только что родила дочь. Что же касается дона Карлоса, то отец велел ему удалиться в монастырь в Гваделупе на время отсутствия его дворецкого, что сильно взбесило инфанта. Весть о беспорядках в Нидерландах взволновала дона Карлоса и заставила его снова яростно потребовать направить его во главе войска против мятежников. Герцог Альба в самом мрачном настроении удалился в свою комнату под предлогом сильного приступа подагры и отказался видеть кого-либо, хотя сам ежедневно наносил визиты в покои своего больного господина. Французский посол зря добивался у него аудиенции, чтобы обсудить ситуацию в Нидерландах.
После 17 сентября здоровье королевы настолько улучшилось, что она встала с постели и, накинув халат из алого бархата, отделанного золотом, отправилась навестить короля, который всё еще был прикован к своему ложу, хотя его состояние тоже улучшилось. Филипп принял супругу с большой радостью, и королева ежедневно навещала его, пока он не выздоровел. Иногда она приносила на руках инфанту. 23 сентября и король, и королева достаточно оправились, чтобы принять специального посла Екатерины, Сен-Сюльписа. Маркиз положительно отозвался о внешности Елизаветы:
– Что касается королевы, мадам, то она, на мой взгляд, стала ещё красивее, и выглядит более молодой и свежей, чем до болезни.
Филиппа II же занимали беспорядки в подвластных ему землях. Повинуясь первому порыву, он пожелал продемонстрировать своё рвение к вере и лично отправиться в Нидерланды, чтобы защитить религию, которую там так презирали и оскорбляли. Ходили всевозможные слухи, связанные с отъездом короля, и многие из этих предполагаемых проектов на самом деле обсуждались в совете. Однако Филипп опасался, что слабое здоровье и неопытность его молодой супруги не позволят ей выполнять обязанности регента во время его отсутствия, особенно после заявления, сделанного доном Карлосом принцу Эболи:
– Если отец покинет королевство, нет никаких оснований полагать, что скипетр будет передан в руки женщин.
Другие члены совета предлагали королю сделать регентшей Хуану Австрийскую, которая раньше во время его отсутствия уже управляла Испанией. Это предложение, однако, дошло до ушей молодой королевы, и она так искренне умоляла своего мужа, по наущению французского посла, не ставить над ней никого, что Филипп пообещал или удовлетворить её в этом вопросе, или взять её с собой в Нидерланды. Узнав об этом, Екатерина Медичи приказала Сен-Сюльпису разузнать все подробности и как можно скорее доложить ей лично. Елизавета передала ему письмо для Анны д’Эсте, вдовствующей герцогини де Гиз, которая во второй раз вышла замуж за Жака Савойского, герцога де Немура. Поздравив её с бракосочетанием, королева не забыла с гордостью упомянуть о своей дочери:
– Она превращается в маленькую женщину, поскольку старается удержать внимание того, кто с ней разговаривает.
Хорошенькая и жизнерадостная маленькая инфанта, которая, кажется, редко страдала какими-либо детскими недугами, была неизменным источником утешения и гордости для Елизаветы. В часы, когда королева отходила ко сну, ребёнок всегда был у неё на руках или спал на коленях донны Анны де Фазардо, которая теперь редко покидала свою госпожу. Екатерина Медичи проявляла величайший интерес к внучке и неоднократно посылала ей в подарок платья, игрушки и сласти. Она также прислала для Изабеллы детский золотой сервиз, включавший украшенную драгоценными камнями чашку, из которой королева-мать просила всегда кормить инфанту. Однако её посылку задержали в дороге, за что Филипп II сделал строгий выговор чиновникам. Наконец, подарок доставили в Витторию, куда двор переехал из Эль-Боске, и распаковали в присутствии французского посла. Мастерство ювелира было высоко оценено Елизаветой и Хуаной Австрийской. Маленькая инфанта тоже протянула руку и попыталась схватить сверкающую чашку, присланную специально для неё, и громко заплакала, когда безделушку убрали с глаз долой.
В октябре двор отправился в Мадрид.
Глава 21
Здоровье Елизаветы оставалось слабым, и она сильно страдала от усталости, вызванной путешествием, тем не менее, было сочтено целесообразным увезти её из пагубной атмосферы Сеговии. По прибытии в Мадрид к ней присоединилась герцогиня Альба, которую ждал холодный приём у королевской четы. Дон Карлос также прибыл и занял свои покои в королевском дворце. Испытывая недоверие со стороны своего отца, который питал отвращение к его распутному образу жизни и полному отсутствию приличий, принц видел, что его избегают те, чьё влияние или советы могли бы помочь ему исправить свои ошибки. Гонорато Хуан, епископ Осмы, верный наставник дона Карлоса, кажется, единственный, кто обладал благотворным влиянием на разум своего ученика. Время от времени инфант и его наставник обменивались множеством нежных писем, причём Филипп II поощрял эту переписку. К сожалению, епископ Осмы умер во время пребывания дона Карлоса в Эль-Боске, и последний, таким образом, был лишён его совета в критический период своей жизни, когда, как никогда, нуждался в настоящем друге.
ebooksa