– Оскорбив моего министра и наместника, Вы нанесли таким образом оскорбление мне самому.
Этот случай усилил отчуждение, уже существовавшее между королём и его сыном.
15 апреля Филипп дал Альбе в Аранхуэсе прощальную аудиенцию, во время которой подтвердил своё обещание вскоре последовать за герцогом в Нидерланды. В то же самое время придворные острословы, присутствующие в зале для аудиенций королевы, начали подшучивать над медлительностью короля и его ужасом перед длительными путешествиями. После того, как придворные простились с Елизаветой, в зале почти никого не осталось, кроме дона Карлоса, дона Хуана Австрийского и принцессы Эболи. В свой черёд, посмеявшись над глупостью тех, кто берёт на себя труд обсуждать последствия событий, которые вряд ли когда могли произойти, дон Карлос начал высмеивать само путешествие и те усилия, которые король прилагал, дабы избежать его.
Затем он саркастически добавил:
– Отец, по-видимому, придерживается мнения, что покойный император достаточно совершил путешествий и для себя, и для него, так что решил отдохнуть как для себя, так и для императора.
Королева не услышала этого замечания, поскольку была занята беседой с несколькими лицами, которые просили у неё аудиенции. А дон Хуан и принцесса Эболи переговаривались вполголоса, делая вид, будто ничего не слышат. Тогда дон Карлос достал записную книжку и начал составлять маршрут «великих путешествий» короля. Елизавета, когда инфант показал ей книжку, не смогла удержаться от смеха: там всего лишь были указаны названия нескольких королевских дворцов, которые посещал Филипп II на протяжении года. Вот и всё его «путешествие»! Случилось так, что, пока королева читала книжку, в её покои вошёл камергер и объявил, что короля внезапно охватила сильная слабость и что он, по-видимому, очень болен. Елизавета сразу поспешила в апартаменты супруга, а дон Карлос, торопясь последовать за ней, бросил книгу в маленький шкафчик, стоявший неподалёку, дверцу которого он запер, не зная, что у принцессы Эболи есть дубликаты ключей от всех шкафов и выдвижных ящиков королевы. Таким образом, не успел дон Карлос покинуть зал, как донна Анна завладела книжкой. Ознакомившись с её содержимым, она отдала оригинал принцу Эболи, своему мужу, а на её место положила похожую книжку. Королева, обнаружив её в том месте, где, по словам дона Карлоса, он оставил свою собственную, поспешила бросить её в огонь, не открывая. А Руй Гомес, желавший при удобном случае погубить дона Карлоса, сообщил об этом инциденте королю. Выслушав заявление принца Эболи, Филипп II потребовал показать ему книгу и сразу узнал почерк сына. После чего король впал в глубокую задумчивость и Руй Гомес счёл благоразумным оставить его.
Поведение сына короля по отношению к герцогу Альбе чрезвычайно разозлило не только короля, но и вельмож. Убеждённые, что за восшествием на престол дона Карлоса последует их казнь или изгнание, они стремились обеспечить свою безопасность низложением опрометчивого и своенравного инфанта. За столом совета едва ли был хоть один дворянин, против которого дон Карлос не обнажил бы свой кинжал или на которого он каким-либо иным образом лично не напал. Впрочем, из-за беспутного образа жизни организм инфанта настолько ослаб, что, по мнению Гутьерреса и других врачей, ему было крайне нецелесообразно вступать в брак. Их отчёт был официально представлен тайному совету, который предложил Филиппу II признать наследниками королевства потомство Елизаветы.
– Принц находится в настолько плачевном состоянии, как от природы, так и по причине своих выходок, что, по мнению трёх главных врачей, нелепо говорить о его женитьбе, – сообщил Фуркево во Францию в последний день июня 1567 года.
Филипп, однако, счёл уместным снова обратиться с очень серьёзным и исчерпывающим предостережением к своему сыну по поводу ошибочности его действий. Более того, будучи осведомлён о возбужденном состоянии ума инфанта, которое, вероятно, могло привести к опасным последствиям, король распорядился отправить посла в Вену для продолжения переговоров о браке между доном Карлосом и эрцгерцогиней Анной. На самом деле это посольство было всего лишь уловкой, чтобы успокоить его несчастного сына в преддверии новых родов королевы. Дон Карлос выразил большое удовлетворение отъездом посла в Вену и часто наносил визиты Елизавете без какого-либо неудовольствия со стороны Филиппа II. В то же время королева проявляла живейшее сочувствие к инфанту, пытаясь вернуть ему расположение отца. Она часто беседовала с ним о делах в Нидерландах и пыталась примирить его с решением совета. Несмотря на смягчающее влияние, которое Елизавета оказывала на ум дона Карлоса, природная жестокость его характера продолжала ежедневно проявляться в неистовых вспышках ярости.
Венецианский посланник Бадоэро рассказывает, что однажды один из его приближённых подарил дону Карлосу прекрасную ящерицу. Грубо схватив рептилию за хвост, тот сделал какое-то шутливое замечание, когда ящерица извернулась и укусила его за палец. В одно мгновение лицо инфанта вспыхнуло и он в ярости размозжил её голову об стену. Частенько в придворном кругу или даже на улицах дон Карлос использовал непристойные выражения, несмотря на возмущение представительниц прекрасного пола. С прелатами он осмеливался спорить о вопросах веры, в то время как перед своим духовником, отцом Диего де Чавесом, он показал себя самым непослушным и придирчивым учеником. Император Максимилиан, который, по-видимому, был полон сочувствия к своему несчастному племяннику, написал письмо, в котором увещевал инфанта изменить своё поведение и доказать своими делами, что он достоин унаследовать трон своего отца. Однако дон Карлос не обращал внимания на предупреждения и продолжал свои безумства, пока повсеместно его будущий приход к власти не стал рассматриваться как самое страшное бедствие, которое могло случиться.
Здоровье королевы, тем временем, оставалось в благоприятном состоянии. Посол утверждал, что она страдала только от зубной боли, «которая сильно беспокоила Её Величество». В августе Елизавета начала паломничество в храм Богоматери Аточской, чтобы обеспечить себе счастливые роды. Каждый день после обеда она посещала вечерню в часовне монастыря иеромонахов в сопровождении герцогини Альбы. Эта последняя своим усердием постепенно снискала благосклонность королевы, хотя любимой компаньонкой Елизаветы по-прежнему оставалась донна Анна Фазардо. Екатерина хотела послать своей дочери французского врача, поскольку не без основания приписывала большую часть её страданий испанским «тварям». Тем временем во дворце в Мадриде велись большие приготовления к приближающемуся событию – родам королевы. Процессия, состоящая из настоятеля и духовенства королевской часовни, ежедневно обходила галереи дворца, распевая псалмы и моля Всевышнего сохранить мать и её ожидаемое потомство. Торжественные мессы были отслужены во всех церквях Мадрида. В часовне Эскориала также была отслужена служба епископом Куэнсы в присутствии Филиппа II, который благочестиво принёс жертвы великим святыням своего королевства.
Апартаменты, занимаемые принцем Эболи, располагались под апартаментами королевы и сообщались с апартаментами, отведёнными дону Карлосу. Филипп выразил свое намерение, чтобы в будущем эти покои занимала маленькая инфанта, что, конечно, вызвало у дона Карлоса сильное возмущение и усилило ненависть, которую он питал к своему отцу.
Десятого октября 1567 года королева родила вторую дочь в присутствии короля и главной камеристки. Её выздоровление в этот раз было быстрым, и через три дня после родов Елизавета почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы дать французскому послу аудиенцию. Когда последний явился с визитом во дворец, Филипп II снова заявил, что он испытывает гораздо большую радость от рождения второй дочери, чем если бы Провидение подарило ему сына. Покинув покои королевы, Фуркево навестил новорожденную и поделился своими впечатлениями с Екатериной:
– Уверяю Вас, мадам, что я видел очаровательную маленькую принцессу. Черты её лица более женственны, чем у сестры. Я не мог разглядеть цвет её глаз, так как Её Высочество спала, но, как я понимаю, они зеленоватого оттенка. А волосы у неё каштановые.
Вскоре король покинул Мадрид и перебрался в Аранхуэс, где активно занимался планами ведения войны в Нидерландах. Перед отъездом Филипп II отправил письмо своему послу во Франции, в котором сообщал о рождении второй дочери, приложив ещё одно для передачи Екатерине. Королева-мать также пожелала, чтобы ей прислали портрет инфанты Изабеллы. Алава, однако, использовавший любую возможность, чтобы нагрубить ей, ответил:
– Просьба Вашего Величества не может быть удовлетворена, поскольку наши обычаи запрещают портретировать ребёнка, тем более, королевского.
Елизавета, тем не менее, в то же самое время наняла художника, чтобы тот написал портрет инфанты, и отправила его Екатерине, догадываясь, какое удовольствие доставит ей такой подарок. Вторую дочь Елизаветы назвали Каталиной Микаэлой, причём первое имя дали ей в честь бабушки, королевы Франции, а второе – потому, что инфанта родилась в день святого Михаила. После выздоровления Елизаветы снова появились предположения относительно отъезда королевской четы во Фландрию. Екатерина Медичи сочла уместным обратиться через Фуркево к своей дочери с длинной проповедью о том, как ей следует вести себя в том случае, если король решит доверить ей регентство на время своего отсутствия:
– Передайте моей дочери, господин посол, что она должна выказать себя достойной столь почётного поста. Пусть никому не уступает, но правит так, чтобы она была королевой и хозяйкой, и таким образом, чтобы король, её муж, был благодарен ей за всё, а не слугам, которых оставит при ней.
Церемония крещения была назначена на 19 октября. В этот день Филипп вышел из покоев королевы и не вернулся – без него маленькую инфанту отнесли в приходскую церковь Святого Георгия в вечерний час, и крёстный отец, эрцгерцог Рудольф, совершил торжественный обряд, в то время как король оставался в своём кабинете в раздумье.
– С момента рождения инфанты Каталины на судьбу Елизаветы словно легла тень, – написал историк.
ebooksa