Тарелка начала вращаться, с каждой секундой набирая обороты, и втягивать в себя окружающий мир. Вначале полетели вилки, ножи и чашки, а дальше дело дошло и до предметов мебели. Дэвид и Льюис не стали исключением – кот попытался убежать, но преодолеть силу притяжения оказалось выше его сил, и потому он забуксовал на месте, а когда лапы оторвались от пола, полетел внутрь тарелки. Дэвид не успел схватить своего друга, и ему пришлось последовать за ним. Хоть тарелка была небольшой, но каким-то образом они оба легко проскочили в нее, пролетели несколько метров и плюхнулись на пол: кот на лапы, а Дэвид на живот. В этот раз путники очутились в комнате, заполненной телевизорами самых разных размеров, и каждый из них работал, показывая лицо Дороти Розен. Экраны транслировали десятки зацикленных эмоций от боли и ужаса до счастья и истерического смеха. Звуки из колонок смешивались, превращаясь в неразборчивый шум. Бежать было некуда, так как позади располагалась только черная стена без окон и дверей.
– Льюис, она пытается что-то сказать, – взгляд Дэвида метался от одного изображения к другому. – Мама, я не понимаю.
Она не ответила.
– Что? Что я должен сделать? – прокричал он, чувствуя себя абсолютно беспомощным. – Думай, Дэвид, думай.
Телевизоры хранили информацию о Дороти Розен – каждый тот или иной кусочек. И беда была в том, что эти разные ее состояния существовали одновременно, перекрикивая и мешая друг другу. Они вступали в явное противоречие, поэтому не оставалось ничего, кроме хаоса.
– Нужно выключить лишние, – уверенно сказал Дэвид и тут же нажал на кнопки питания тех из них, где отражались боль, страх и злость.
Не сворачивая с пути, мистер Розен продолжил действовать согласно выбранной схеме и вырубил хохот, баловство и восторг. Наиболее верным должен был оказаться самый нейтральный вариант, поскольку он мог сочетать в себе все остальные. Экраны продолжали гаснуть, отчего в комнате становилось темнее. И так продолжалось до тех пор, пока не осталось только два: задумчивость и легкая грусть.
– Что скажешь, Льюис? Какой? – поинтересовался Дэвид.
Кот поочередно подошел к телевизорам и внимательно их осмотрел. Видео длилось от силы три секунды, а затем по экрану пробегали помехи, и оно начиналось заново. С обоих экранов Дороти с болью в глазах смотрела на путников, но что-то в ней разительно отличалось. Какой ответ, собственно говоря, хотел получить Дэвид? Кто из них его настоящая мать? Нет. Они обе были настоящими. Только одна из них представляла ядро личности, а другая отросток. Льюис понюхал экраны, но не смог вынести свой вердикт, и потому последнее слово было за мистером Розеном. Он встал напротив видео с задумчивым лицом и долго, не отрываясь, рассматривал его. Затем перешел к грустному и поступил точно так же. Все, что он знал о матери, хранилось глубоко в его душе, поэтому ему пришлось довериться интуиции. Едва уловимый отблеск эмоции в глазах несчастной женщины помог принять решение. Ее грусть казалась очень знакомой. Такой теплой и родной, а вот в задумчивости он углядел сдерживаемую вспышку гнева, который никак не ассоциировался у него с матерью. Не давая себе времени усомниться в правильности выбора, он выключил предпоследний телевизор. Комната погрузилось во тьму, едва рассеиваемую тусклым светом выпуклого экрана.
– Я думаю, что поступил правильно.
– Мяу, – сказал Льюис и сел рядом с хозяином дожидаться, что же произойдет дальше.
Долгое время все оставалось прежним. Затянувшаяся на целую вечность пауза все-таки пробудила в Дэвиде сомнения, и он начинал подумывать о том, чтобы включить телевизоры обратно. Он даже попытался сделать шаг, но Льюис его остановил, вцепившись когтями в джинсы. Дэвид удивленно взглянул на кота, ожидая получить хоть какие-то объяснения.
– Мяу! – уверенно парировал Льюис и продолжил смотреть на Дороти.
По мнению кота, выбрав из десятков возможных дверей, ведущих из западни, в которой они оказались, одну конкретную, Дэвид должен был стоять на своем выборе. Не всегда результат приходит мгновенно – порой нужно уметь ждать и не делать резких телодвижений.
Мистер Розен осознал мотивы Льюисы и даже согласился с ними. Поэтому вместо того чтобы продолжать поддаваться сомнению, он, скрестив ноги, сел на пол рядом с котом. А видео продолжало совершать круг за кругом.
– Мама – это непросто слово. Это нечто гораздо большее, чего нельзя просто так описать. Меня всегда поражало то, насколько искренни матери в своих чувствах к ребенку. Возможно, дело в том, что я мужчина, и каких-то вещей мне не дано понять, потому что я не могу прочувствовать. Но скажи мне, Льюис, разве не поразителен тот факт, что матери из-за любви готовы во всем прощать свое дитя и при этом отдавать себя в жертву ради его счастья?
Кот задумчиво молчал. Судьба слишком рано лишила его матери, но то, что он о ней помнил, полностью совпадало со словами хозяина.
– Она, – продолжая смотреть на грустное лицо Дороти, сказал он, – дала мне жизнь, оберегала, а потом… Так или иначе, я должен попытаться ее спасти. Не потому, что должен. Нет. А потому, что она этого заслужила.
– Мяу? – спросил Льюис.
– Да, пожалуй. Даже если придется пожертвовать собой.