Из толпы дружинников вышел один, ведя под уздцы коня с парой навьюченных тел. Резанул ножом по веревкам, не тратя время на развязывание, и на мрамор упали одно за другим два тела. Пачкая кровью белоснежный камень, что каждый день мыли слуги, легли рядом, удивительно похожие. Оба рыжие, зеленоглазые, с тонкими красивыми лицами… Лестана посмотрела на них и словно впервые увидела то, что давно должна была заметить. Но все это видели, а не замечал никто. Ее замутило от ужаса и отвращения.
— Ивар… — прошелестела Мирана, качнувшись вперед, как дерево в бурю, и снова выпрямившись. — Сын мой…
— Ивар?! Сын?! — раздался вопль Авилара, вцепившегося в луку седла. — Ты даже сейчас видишь только одного?! А как же Гваэлис?! Мой мальчик! Мирана, как ты можешь? Как ты могла все эти годы?! Жрица! Высшая! Оставила себе одного, а второго, случайного, подкинула мне, как щенка! Чтобы никто не знал, чтобы не осудил тебя, святую и безгрешную. Слушайте! Слушайте все! — закричал он, качаясь в седле и глядя вокруг безумными глазами. — Что мне теперь скрывать?! Я любил ее! Любил всю жизнь! Молился на нее, к собственной жене годами в спальню не заходил. Поклялся, что никому не скажу, от кого Ивар. Как же, первое дитя! Подарок Луны! И единственное, да! А потом года не прошло, она еще кормила Ивара грудью и вот… не рассчитала. Срок был такой, что побоялась умереть, если вытравить плод. Помнишь, Рассимор, как она была то нездорова, то творила тайные обряды в храме, никому не показываясь… Пара доверенных жриц ее прикрывала, так она их потом отравила! Чтобы никто не узнал о втором ребенке, незаконном. А младенца ко мне принесла! Я жену перед этим заставил беременность изображать, сказал, что возьму ребенка на воспитание, пусть никто не знает, что неродной. Она согласилась… Очень малыша хотела, да и меня думала вернуть. Когда поняла, что это от моей тайной женщины, угасла за пару месяцев и ушла за Реку. А сына я воспитал. Второго сына, только моего! Она его знать не хотела, пока ей двойник для Ивара не понадобился! Бедный мой мальчик, он как узнал, что его настоящая мать жива, так сошел с ума. Сначала мечтал, что она его признает и будет любить, потом озлобился. А этот выродок, первенец, его не братом считал, а слугой! Да если бы Гваэлис его не убил, я бы сам! Какой из него был бы вождь? А я… я… только ради сына… Слышишь, гадюка? Не ради тебя! Ради сына! Моего мальчика… умного… смелого…
Он захрипел, содрогаясь в рыданиях, и у Лестаны мороз прошел по коже. Какая… мерзость! Какая жуть! Бросить собственного ребенка, потому что это стоило бы Миране положения жрицы! Погубить столько людей… совсем невинных! Даже собственного племянника… Уж не говоря о Лестане и Хольме, которого могли казнить ни за что! И все ради чего?! Чтобы самой остаться верховной жрицей, а Ивару подарить Арзин?! Как игрушку, которую требует, вопя и топая ногами, невоспитанный ребенок?!
— Ты сам виноват, — разомкнула Мирана белые губы, едва заметные на бледном лице. — Ты был слишком слабым. Если бы любил меня, давно взял бы клан и положил к моим ногам. Тогда я могла бы растить обоих сыновей. Сама виновата, выбрала не того. Коготь смог бы, но он смотрел на эту дрянь… до сих пор смотрит. А больше в Арзине и мужчин не отказалось. Выродились. Надо было в других кланах искать. Вот, Лестана же нашла, скромница наша, котеночек…
Она растянула губы в какой-то действительно гадючьей улыбке, безразлично взглянув на Лестану, потом скользнула взглядом по остальным и с чудовищной усталостью сказала:
— Может, я и сына не того выбрала. И жизнь прожила не ту… Но хотя бы одно, последнее, сделаю, как надо. Рассимор, тебе не придется пачкаться в моей крови. И передайте кто-нибудь Эльдане, что у нее, единственной, я прошу прощения. Дура она, но добрая. Любит всех… Мне бы так, но не случилось. Прощайте.
Лестана невольно вскрикнула — рука Мираны метнулась ко рту. А потом жрица медленно и плавно опустилась на колени между распростертыми телами своих сыновей, последним бессильным движением взяла их за руки и упала между ними ничком.
В чудовищной тишине слышались только глухие бессмысленные подвывания Авилара и, бросив на него взгляд, Лестана поняла, что изменник сошел с ума.
— Ну, теперь-то все? — буркнул Хольм, спрыгивая с лошади и подходя к Лестане.
Она молча соскользнула с седла в его объятия, так спокойно, словно иначе быть не могло. Оглушенная ужасом и отвращением душа молчала, только мучительно заныла спина после целого дня в седле.
— Аренею позовите! — услышала Лестана голос отца, но Хольм уже нес ее во дворец, и Лестана прижалась к нему, как к единственному источнику спокойствия, проваливаясь то ли в сон, то ли в беспамятство.
Последней мыслью было, что вот он опять несет ее на руках, а она… Рысь где-то внутри мурлыкнула и безмолвно согласилась, что несет — и правильно. Хорошо несет, уютно и удобно! И в нужном направлении! Главное, чтобы сам потом не сбежал, а остался рядом, так будет теплее, мягче и безопаснее…
Эпилог
В кустах взвыло на две… три… нет, четыре луженые глотки, да так, что Хольм едва не облился крепким пивом, которое, между прочим, еще и пригубить не успел! Вот только попытался!
Зато Арлис невозмутимо отхлебнул из своей кружки и благодушно усмехнулся.
— Любят тебя дружинники, Волк! Третий день поделить не могут, прямо хоть большие деньги с народа бери за такое представление.
Хольм только рукой махнул. Одно слово, обормоты мохнозадые! Что Лейф с Рогволдом, что Корин с Тайвором… В первый день, когда эта четверка в первый раз сцепилась, выясняя, чей Клык, Хольм полез их разнимать и как-то незаметно увлекся, а потом подоспели Арлис с Рудольвом, еще несколько Рысей, и драка приобрела широту и размах, который и в Волчьем-то городе на праздниках редко бывает. И добро бы, если б одной дракой все и закончилось!
Но на следующий же день Лейф с Рогволдом устроили засаду в саду — поджидая, в этом Хольм нимало не сомневался, Кайсу, однако вместо Кайсы в сад вышел Тайвор, и Волки тут же вспомнили, что вчера выяснили только, кто тут еж позорный, а кто — мышь лишайный, а вот Хольм остался не поделенным. Драка закипела снова, правда, в этот раз Хольм благоразумно решил не влезать, только поржал втихомолку. Нашли ценность, понимаешь ли!
А сейчас и вовсе не до смеха! Сколько бы шерсти ни пустили по ветру мохнатые обалдуи, а решать что-то придется! Может, и впрямь домой вернуться? Правда, в Арзине он теперь вроде как герой — и до чего ж это скучно, оказывается!