Раскрытие скрытого за завесой для сведущих в тайнах сердец

3) существование, которое всегда было и всегда будет, например существование Бога и Его непреходящих атрибутов.

Знание исчезновения состоит в твоём знании того, что этот мир преходящ; а знание существования состоит в твоём знании того, что следующий мир непреходящ.

Если же речь идёт о существовании и исчезновении «состояния» (халь), то имеется в виду, что, к примеру, когда исчезает неведение, то с необходимостью имеет место знание; а когда человек обретает знание своей благочестивости, его небрежение (гафлат) упраздняется поминанием Бога (зикр), то есть когда кто-либо обретает знание Бога и пребывает в знании Его, он исчезает для незнания Его [то есть полностью утрачивает своё неведение Его]; упразднив небрежение, он отныне пребывает в поминании Его, а это несёт с собой отказ от порицаемых свойств и замещение их похвальными свойствами.

Совсем иной смысл бака и фана обретают, когда речь идёт об избранных среди суфиев: эти термины уже не отсылают к «знанию» ("илм) или «состоянию» (халь), а имеют отношение к степени совершенства, достигаемой святыми, которые избавлены от тяжкого труда самообуздания, вырвались из узилища «стоянок» и круговерти «состояний»; их поиск наконец завершился: им довелось увидеть всё зримым, услышать всё звучащим, открыть все тайны сердца.

Тот, кто, распознав несовершенство всего окружающего, всё отверг и сознательно достиг исчезновения в объекте желания, утрачивает все свои желания в Желаемом. Когда все атрибуты человека упразднены, он достигает совершенного существования, когда он не отдалён и не приближён, не чужд и не близок, не трезв и не опьянён, не отделён и не соединён; у него нет теперь ни имени, ни примет, ни особенностей, ни признаков.

Итак, можно сказать, что подлинное избавление (фана) от чего-либо состоит в осознании несовершенства того, от чего освобождаются, и отсутствии тяготения к этой вещи. И здесь отнюдь не достаточно простого заявления, мол «это для меня» – имея в виду то, что вам по душе, – или «это для меня не существует» – по отношению к тому, что вам не по нраву. Такие заявления типичны для того, кто все ещё находится в поиске.

В упразднённости нет любви или ненависти, в существовании нет сознания единства или отделённости.

Некоторые совершенно неправомерно думают, что упразднённость – это утрата сущности и разрушение личности, а существование – это существование Бога в человеке; обе эти точки зрения – абсурд.

В Индии я обсуждал этот вопрос с одним человеком, который считал себя достаточно сведущим в вопросах толкования Корана и исламском богословии. В ходе нашей беседы выяснилось, что он не имел ни малейшего представления об исчезновении и существовании и что у него не было устойчивых критериев для различения вечного и преходящего.

Многие несведущие суфии полагают, что достижимо полное исчезновение (фана-йи куллийят), однако это явное заблуждение, ведь исчезновение всего, что имеет отношение к характеру и природным качествам человека (тинати), невозможно.

Я спрашиваю этих несведущих и заблуждающихся людей: «Что вы понимаете под этим видом исчезновения?»

Если они скажут: «Исчезновение субстанции» (фана-йи "айн), так это попросту невозможно.

Если они ответят: «Исчезновение атрибутов», то это возможно лишь в случае, когда один атрибут упраздняется благодаря существованию другого атрибута, причём оба эти атрибута принадлежат человеку; однако нелепо предполагать, что один человек способен существовать благодаря атрибутам другого человека.

Несториане Рума и христиане утверждали, что Марьям [Мария] благодаря духовному самообузданию достигла упразднённости всех человеческих атрибутов (авсаф-и насути) и тем самым обрела Божественное существование, существуя через Бога, и что поэтому и явился Иса [Иисус], и что изначально он не принадлежал роду человеческому, поскольку его существование – это осуществление бытия Божьего; и потому он, его мать и Бог – все трое имеют одно, единое существование, которое вечно и является атрибутом Бога.

Всё это согласуется со взглядами секты антропоморфистов хашвийя, которые утверждают, что Божественная сущность есть локус [вместилище, местоположение] преходящего [махалль-и хавадис] и что Вечное может иметь преходящие атрибуты.

Я обращаюсь ко всем сторонникам подобных воззрений с вопросом:

Какова разница между воззрением, что Вечное есть локус феноменального, и воззрением, что феноментальное есть локус Вечного, или между утверждением, что Вечное имеет феноменальные атрибуты, и утверждением, что феноменальное имеет вечные атрибуты?

Такие воззрения несут в себе материализм (дахр) и разрушают основание феноменальной природы мироздания, подталкивая нас к утверждению, что и Творец, и Его творение оба вечны или оба преходящи либо что сотворённое способно смешиваться с несотворённым, а нетварное может нисходить в тварное. Если творение преходяще – с чем они не могут не согласиться, – тогда их Творец также должен быть преходящим, поскольку локус [вместилище] вещи подобен её субстанции; если локус (махалль) феноменален, следовательно, и содержимое локуса (халль) также феноменально. В целом, когда одна вещь связана, объединена, смешана с другой, то обе вещи в принципе являют собой единое целое.

Соответственно наше существование и исчезновение – это атрибуты, присущие нам, и именно в силу этого они сходны друг с другом в отношении своего бытия нашими атрибутами. Исчезновение – это исчезновение одного атрибута посредством существования другого атрибута.

Однако по поводу исчезновения могут возразить, что оно не зависит от существования, а о существовании могут сказать, что оно не зависит от исчезновения: в этом случае исчезновение означает «исчезновение всех упоминаний об „ином“, а существование – „существование поминания Бога“» (бака-йи зикр-и хакк). Всякий, кто упразднил свою волю, существует Промыслом Божьим, ведь твоя воля преходяща, а Божья воля непреходяща: когда ты опираешься на свою волю, твоя опора – исчезновение; а когда ты полностью подчинён Божьей воле, твоя опора – существование. Точно так же сила огня преобразует в свойства огня то, что попадает в огонь. Но, конечно, сила Божьей воли превосходит силу огня, ведь огонь, воздействуя на железо, изменяет лишь его свойства, но не способен изменить его природу: железу никогда не стать огнём.