Двор Чудес

22
18
20
22
24
26
28
30

Преподобная внезапно вспомнила, в какую смирительную рубашку ее заключили. Паника охватила женщину. Губы ее задрожали от невнятного бормотания молитв и проклятий.

Не обращая внимания на причитания монахини, я изогнулась в колодках, чтобы рассмотреть Орфео. Его мускулистая шея была настолько мощной, что деревянные пластины с трудом сомкнулись на ней. Он повернул ко мне обнаженную голову, вытянув ее из оков. В резком свете волшебного фонаря бледно-зеленый цвет лица казался прозрачнее, чем поверхность пруда.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я его.

Бескровные губы утопленника беззвучно проартикулировали три слога:

На… О… Ко…

Сердце растаяло, услышав имя подруги, которое безъязыкий рот Орфео не в состоянии произнести. Для того, чтобы спасти ее, он пробрался в Париж. Должно быть, те несколько недель, прожитых в подвалах «Гранд Экюри», сдружили их так крепко, что отшельник не мог покинуть своего друга.

– Ты знакома с этой нечистью? – осведомился Стерлинг.

– Запрещаю тебе использовать это слово! Орфео – мой брат!

Нефритовые глаза отшельника замерцали. Как тогда, когда я подарила ему карманные часы моей матери.

– Как тебе удалось попасть в Париж, Орфео? – мягко спросила я его. – Ты… помнишь тайные ходы под крепостными стенами?

Длинные черные ресницы моргнули, подтверждая мою интуицию. Жгучее желание найти Наоко, должно быть, вытянуло обрывки воспоминаний из глубин затуманенного мозга. Боль страдания исказила его лицо. Не из-за страха перед предстоящими пытками, а из-за того, что не удалось спасти нашего общего друга.

– Не волнуйся, Орфео. Наоко захватили бандиты, но я заключила с ними сделку. Скажи мне: ты помнишь Лакриму?

Он покачал головой, шатая позорный столб, сковавший его.

– Не имеет значения. Ты должен знать: эти люди обещали освободить ее.

При этих словах селадоновые черты живого мертвеца разгладились, изобразив бледную улыбку. Всего лишь крошечную складку на губах, хрупкую, как водяная лилия в бледно-зеленом водоеме его лица. И все же ее было достаточно, чтобы очистить мою душу, рассеять меланхоличный туман, который слова Стерлинга распространили в душе.

Я почти была готова отказаться от надежды, но теперь ни за что не откажусь от нее. Ради тех, кого люблю! Я сделала все, чтобы спасти Наоко, и сделаю все, чтобы спасти Орфео.

Не успела я подумать об этом, как раздался трубный рев, перекрывший монотонный шум лопастей водяных колес.

– Дама Чудес! – объявил зычный голос, разнося звонкое эхо под невидимыми сводами.

Черный занавес задрожал и одним взмахом распахнулся во всю ширину.

21. Суд