§ II
Вот как всё это происходило.
Такую жизнь Дороти переносила целых десять дней, точнее, девять дней и десять ночей. Трудно сказать, могла ли она что-то ещё сделать. Было ясно, что отец её оставил на произвол судьбы, и, хотя у неё и были в Лондоне друзья, которые действительно могли бы ей помочь, она чувствовала, что у неё нет сил предстать перед ними после всего с ней случившегося, точнее, после того, что, как все предполагали, с ней случилось. Она не решалась обратиться в официальные благотворительные фонды, так как это, со всей очевидностью, привело бы к тому, что там узнали бы её имя, а это, в свою очередь, привело бы к новой шумихе вокруг «Дочери Пастора».
Итак, она оставалась в Лондоне, и стала одной из того любопытного племени, которое не часто встречается и никогда не переводится. Это племя женщин без крова над головой и без гроша в кармане, умудряющихся, однако, путём неимоверных усилий, это скрывать, и даже в этом деле преуспевающих. Это женщины, которые в предрассветном холоде умываются из фонтанчиков с питьевой водой, которые аккуратно разглаживают свою одежду после бессонных ночей и держат себя достойно и сдержанно, так что только их лица, опалённые солнцем, но бледные под загаром, говорят вам о том, что они сильно нуждаются. Не в её природе было стать умелой попрошайкой, как большинство окружавших её людей. Свои первые двадцать четыре часа на площади она провела совсем без пищи, если не считать ночную чашку чая и ещё одну треть чашки, выпитой утром в кафе у Уилкинса. Но вечером, измученная голодом, она последовала примеру остальных и подошла к незнакомой женщине, и, овладев своим голосом, усилием воли заставила себя проговорить: «Пожалуйста, мадам, не могли бы вы дать мне два пенса. Я со вчерашнего дня ничего не ела». Дороти не знала, что её манера говорить, выдававшая человека образованного и мешавшая ей получить место служанки, давала огромные преимущества человеку, просящему милостыню.
После этого она обнаружила, что, прося милостыню, совсем несложно каждый день набирать по шиллингу, что позволяет выжить. И всё же она никогда не просила (как ей казалось, она просто неспособна была это делать), за исключением тех случаев, когда голод становился невыносимым или когда пенни был особенно необходим для неё как пароль для входа утром в кафе Уилкинса. С Нобби, по дороге на хмелевики, она просила без страха и стеснения. Теперь же только под давлением сильного голода могла она собраться с мужеством и попросить несколько медяков у женщин, чьи лица казались ей дружелюбными. Конечно же, она обращалась только к женщинам. Один раз она попробовала попросить у мужчины – но это было всего лишь один раз.